В меню "РАССКАЗЫ"
Вернуться на ГЛАВНУЮ
ЗВЕРЬ ПО ИМЕНИ КРОТ
Кроты заколебали Подмосковье. Заколебали так, что просто сил никаких уже
не было и народ возроптал, ибо никому из живущих на собственной земле не
было спасения от внезапной этой напасти. Сладить с кротами не мог
никто. Их зверская подрывная деятельность ( а рыли и подрывали они будь
здоров ) приводила к тому, что ухоженные огороды с ровными рядами грядок
превращались в форменные дуршлаги, овощи выглядели вяло, ощущая под
корнями вместо твердой привычной почвы сомнительную перекопанную
пустоту, а сами горемычные земледельцы при мысли о том, что труды их
вот-вот пойдут прахом, были злы, нервны и способны к опасным
антиобщественным действиям. Глобальное подземное нашествие неутомимых
копателей началось через неделю после наступления жары, а жара
держалась уже полтора месяца, и конца ей не предвиделось. Так же не
было видно конца и лабиринтам обширных кротовых тоннелей, которые по
количеству километров давно оставили позади даже всемирно известный
московский метрополитен.
И вот, в один из удушливо-жарких дней того ужасного кротового лета (
кажется было это воскресенье, а может и суббота, а может просто
какой-нибудь праздничек, нерабочий вольный денек ) жители дачного
поселка собрались на привычном месте, чтобы обсудить проблему и
выработать общую стратегию по борьбе с неуловимым и вездесущим подземным
врагом.
В принципе никто общего сбора не трубил, собраний не объявлял, не
колотил истошно в пожарную рельсу и тем более не рассылал официальных
приглашений по почте. Просто ноги и дороги сами собой привели всех к
местному центру мироздания: к высокой трансформаторной будке. Где
стоит один человек, там уже и два, где два, там и три, а поскольку в
округе все друг дружку знали, то вскоре, невзирая на жару, на самом
солнцепеке собралась пребольшая компания и составившая своеобразную
антикротовую конфедерацию, гудевшую куда сильнее, чем внутри будочный
почтенный трансформатор.
Говоря по- совести, Степан Семенович и идти-то сюда не хотел, да ведь
никто его согласия не спрашивал, мало кто в этом мире считался с
милейшим Степан Семеновичем, фактически сюда был
приведен он насильно чрезвычайно упрямой маленькой собачкой в форме
таксы, которой несколько прискучило гулять в надоевшем родимом дворике
с надоевшим же хозяином ( впрочем, хозяйкою псинки номинально была жена
Степана Семеновича, а самого его своенравная таксочка не то что за
хозяина, а даже за человека не считала).Словом желала она бурного
общения с густой людскою массой, унюхала эту массу собравшуюся на
подходах к трансформаторной будке издалека и тут же дала деру, и
удержать на привязи это ушастого червячка на ножках было просто
невозможно. Когда черный узкий хвост таксы исчез под воротами, Степан
Семенович просто вынужден был отправиться следом, жена занята была
какими-то малоприятными телефонными переговорами, мобильный аппарат
позволял заниматься бизнесом в любом месте и в любое время, что
несказанно докучало Степану Семеновичу, который был человеком старых
традиций и бизнеса не то чтобы вовсе не одобрял, но придерживался того
сугубого мнения, что работу не следует брать на дом.
Степан Семенович, консерватор и традиционалист, поднял с земли поводок и
ошейник, из которого так быстро и хитроумно выбралась заскучавшая такса
и отправился за нею следом. Шел он очень угрюмо и казалось даже, что
тень Степана Семеновича походит на виселицу, особенно с левой стороны:
поводок с болтающимся свободно ошейником весьма напоминал собою петлю.
Впрочем, казнь через повешение не грозила пакостной собачонке, равно как
и публичная порка -перевоспитывать ее было уже бесполезно и она делала
что хотела, ни в чем не видя препятствий и думала, что обитает в раю.
Наверное так оно и было. Такса смешалась с толпой и преследователю с
поводком и ошейником пришлось последовать ее примеру, пришлось кивать,
улыбаться, пожимать руки, что-то говорить и вникать в чужие вопросы,
чтобы не попасть впросак с ответом, то есть в точности все повторять за
хитрой непоседливою таксой...
А солнышко между тем припекало и Степан Семенович все старался зайти за
чью-нибудь спину, чтобы не получить непредвиденного солнечного удара, а
попутно с этими мудрыми маневрами пытался увести прочь псинку,
приветливо помахивая поводком, но поводок и ошейник занимали ее очень
мало. Очень нравилось ей тявкать, пусть и невпопад, ловить улыбки,
принимать почесывания и поглаживания от всех, кому не лень и быть
четвероногой душою компании. Довольство ее было полным, пройди сейчас
у нее перед носом кот, она бы его даже не заметила, так что прозрачные
намеки Степана Семеновича о том, что пора уже домой в уютную
трехэтажную конуру с балконом ( да, бизнес и надоедливый дальнобойный
карманный телефон приносили определенные приятные плоды, это признавали
даже сугубые консерваторы и традиционалисты ) не отвечала никак,
пролетали все намеки мимо обвислых ее ушей, ветер посвистывал в
безалаберной собачьей голове, более того: презрительно скалила она на
хозяина клычки и издевательски жмурилась на кошачий манер, что для
любой собаки было просто верхом свинства.
Помимо тишайшего Степан Семеныча и не в меру резвой его псинки у
трансформатора торчали Константин Сергеич и Иван Иваныч, так же
присутствовала тут семья инженеров Антипушкиных. Отец, мать и сын, все
совершеннейшие инженеры, то есть с дипломами и выглядели от того
законченной технической трилогией. По лицам составлявшим эту
возвышенную трилогию на транзисторах и микросхемах, с легкостью можно
было определить, что они не имеют привычки читать "Евгения Онегина"
поздним субботним вечером, при свечах, возле уютно потрескивающего
камина, прихлебывая хорошее вино. Нет! Хорошему натуральному вину
предпочитали они сомнительные синтетические коктейли, электрический
масляный обогреватель начисто заменял им камин ,а шестидесяти ваттная
лампочка под ужасным финским абажуром угрюмо озаряла истертые страницы
тома ТАБЛИЦ БАРЛОУ, которые перечитывали они вслух поочередно гнусавя и
пища. Что и говорить: люди чисел совершенно нетерпимы к буквам,
оттого-то известный тип, рожденный на брегах Невы и угрохавший кореша
ни за что, ни про што, из-за дурацкого недоразумения на провинциальной
дискотеке 19-го столетия ни в коем разе не мог привлечь их внимания.
Страсти, измены, ревность, стрельба! Все это звуки прошлых мало
техничных и совершенно нецивилизованных веков. Сейчас такого быть не
может. Ревность в
конце двадцатого века -это чушь! Люди умирают от СПИДа, а не от любви.
Антипушкины были в этом убеждены твердо, все трое и от того спорить с
ними не решался никто. Но если Онегин был не актуален и им не интересен,
то кроты нанесли им значительный моральный ущерб. Именно моральный:
Антипушкины мало что соображали в сельском хозяйстве, теплицы, грядки и
посадки были для них сущей китайской грамотой, но сам факт! Простой
факт, состоявший в том, что три взрослых высокообразованных человека не
могли поймать одного неграмотного крота. Это поразило их чрезвычайно и
едва ли не впервые задумались они о том, в самом ли деле человек
является венцом творения, последней скрипучей ступенькой эволюции. Их
вера в это несколько поубавилась: ее подрыли кроты! Так что поимка
одного из этих компактных подземных экскаваторов была для них скорее
вопросом принципа, а никак не сельского хозяйства.
Проходили неоднократно мимо будки сезонные наемные рабочие, глядели
удивленно, не уясняя для себя однако хитрой цели собрания. А ведь о чем
тут только не говорили! Если бы пресловутые бессовестные кроты слышали
все то, что обсуждалось людьми, все возможные хитрости и маневры,
направленные непосредственно против них, то они моментально бы умерли от
смеха и проблема их истребления решилась бы сама собой. Но окрестности
будки окружали дородные железобетонные плиты, катакомбы не в меру
активных подземных партизан сюда еще не проникли и потому, ни один из
кротов не слышал ни единой толики людского вздора.
Подбоченившимся особнячком стояла чуть поодаль Амалия Ивановна,
прозванная Аномалией Ивановной, поскольку имела обыкновение влипать в
разного рода истории и совершенно не умела обращаться с котами: кот
Василий IV-й тайно бежал три дня назад, поиски оказались бесполезны и
надежд на его возвращение не было никаких. Но отнюдь не Василий
Четвертый занимал ее сейчас, а кавардак устроенный в теплице погаными
вредителями. От подкопа теплица накренилась влево и потеряла всякую
устойчивость.
Чуть севернее Аномалии Ивановны самодовольно пыхтел профессор
неизвестных наук с ужасающим самомнением и фамилией Гантелькин. Когда-то
был он депутатом Областной Думы и теперь страдал
одышкою. Жена его, Лиза, худосочное существо в вязаной жилетке и очках,
изнемогала от солнца в неприятной близости законного супруга. Под
боком у грузного Гантелькина вертелась и вдова Егорьевна, по метрикам
Валентина Георгиевна, причем, чем именно занимался покойный ее муж, куда
он делся и когда именно, не знал никто. Кротов ругала она самыми
последними словами, поражая даже привычных к многому мужчин, а когда
стрельнула она сигаретку у Иван Иваныча и лихо закурила, удивлению
собравшихся не было предела, экая веселая вдова!
Хотя веселее всех держался Петр Антонович Баширнов, жулик по профессии,
сидевший попеременно то в МАТРОССКОЙ ТИШИНЕ, то у себя на даче, имея при
всем при том солидный доход, шикарнейшие кирпичные апартаменты с
бассейном и молодую жену -фотомодель, которая хотя почти ничего не
соображала, но была изумительно красива и отлично вписывалась в
интерьер особняка как снаружи, так и внутри. Впрочем, жулик Баширнов не
был ни снобом, ни жмотом: если требовалось одолжить дрель, насос или же
газонокосилку, то одалживал с навязчивой готовностью. Словом, прелесть,
а не сосед.
Были тут еще две совершенно темных личности, которые прикупив участки
затеяли стройку без средств к существованию, появлялись тут редко, не
были своими в доску, даже фамилии их были неизвестны никому, но и они
жаловались на кротов по мере сил. Последним из присутствующих, но первым
парнем на деревне был Мамед Мелинский, уроженец солнечного Узбекистана
в узорно расшитой тюбетейке, о нем говорили, что как-то гонялся он за
кротом с дедовским кинжалом в руках, недобрым словом поминая шайтана и
всех его гнусных подземных прислужников.
Вообще- то, про байку о погоне за кротами с дедовским кинжалом в руке и
кровожадными выкриками поверили далеко не все. Но когда Мелинский сказал
страстно, с истинно восточной ненавистью:
-Резатъ их надо! Всех резать к чортовой матъ-ери!- имея ввиду
естественно кротов, то тут уже поверили многие и многие же вполне
согласились с Мамедом. Кинжалов у них конечно не было, но в любом из
домов мог найтись достаточно острый предмет, при помощи которого можно
было бы запросто устроить кротам Варфоломеевскую ночь, тем более, что
свой Варфоломей в поселке имелся, не слишком был он общителен, но тут
вдруг пришел. Был он дик и растрепан, из под синей бейсболки торчали
спутанные нечесаные космы, из кармана заплатанных шортиков
маскировочного цвета выглядывала пара сердитых гаечных ключей.
Варфоломей принес с собою запах перегара, букет лютиков, увядших и уже
похожих на жеваный коровою клевер, и пару скабрезных анекдотов из жизни
газетных знаменитостей. Кроме того, в свободной от клеверных лютиков
руке, держал полиэтиленовый пакет, смысл и назначение которого был
неясен и многие оглядывали пластиковую емкость с удивлением: определенно
в ней что-то лежало.
Болтовня была обстоятельной и чрезмерно долгой, хотя никто ничего так
толком и не решил. За три часа топтания, ворчания, бормотания,
хихиканья, споров и тявканья ( злостная псинка Степан Семеновича никак
не желала угомониться ),ветер успел согнать с неба вчерашние ветхие
бледные облака, нагрести новых и более свежих, взбить их до состояния
очаровательной пушистости, потом раскатать тонким слоем по небу и
наконец сдуть снова, очистив полностью небосклон. Уставший порядком и,
не знавший чтобы еще такое предпринять, ветер угомонился на время и
затих, а люди все болтали и болтали, хотя духоту теперь ощущали все: на
небе-то ни облачка и в воздухе ни дуновения.
Оппозицию всем и вся составил профессор Гантелькин с одышкою наперевес,
напрочь отрицая самое наличие кротов. Прочтя немало и немного научных
трудов о грызунах и прочих гадких тварях, изумительный профессор
утверждал, что горки, именуемые "кротовинами" выглядят совершенно иначе,
а все эти дырки в земле есть ни что иное как плоды самокопания
мышей-землероек.
-Именно так!- пыхтя на паровозный манер заявлял профессор. -Мыши! Мыши-
землеройки. Это их определенные и безусловные следы. Все внешние
признаки указывают на это! Именно так...
-Может быть это крот-иноходец?- предположил кто-то из клана инженеров
Антипушкиных. В ответ на это профессор засопел еще громче, щеки его
стали красны, того и гляди взорвется котел. И тут дикий и лохматый
Варфоломей сызнова дыхнул перегаром и потряс своим полиэтиленовым пакетом.
-Смотрите все!- сказал он грозно насупившись. Отшвырнул прочь лютики,
все расступились, он вошел в центр произвольного круга, перевернул
пакет и на землю шмякнулось тотчас что-то небольшое, черное, совершенно
безжизненное, с большими когтями на всех четырех лапах и вытянутым
носом. Крот! Все с интересом уставились на труп поверженного врага.
-"Чучело" зверя словил!- шепнул Константин Сергеич Иван Иванычу и оба
хохотнули. Варфоломея из-за дикого его вида часто именовали то чудом-
юдом, то чучелом.
-Это еще ничего не значит!- одышка и возмущения душили профессора, но
он не сдавался и продолжал воинственно пыхтеть. -Они могут работать на
одной территории. Кроты и мыши-землеройки. Те следы...
-Ну- да! Работают одной артелью. Крот паханом, а мыши шестерят,-
сострил жулик Баширнов и захохотали все, кроме почтенного профессора и
покойного крота. Им обоим было явно не до смеха. Худосочная Лиза, увела
мужа с солнцепека, прислонила к кирпичной стене трансформаторной будки
и впихнула в него валидол, иначе профессор немедленно последовал бы за
кротом на тот свет.
-Когти- то, когти-то какие! -боязливо сказала Аномалия Ивановна,
подслеповато щурясь и в тоже время боясь наклониться ниже: а ну как
оживет, да вцепится когтями в нос?!
-Да! Зверюга!- согласился Иван Иваныч. -Когти прям медвежьи. То- то они
так роют, как экскаваторы.
Непоседливая такса Степан Семеныча ощутила вдруг, что перестала быть
центром всеобщего внимания, подлезла к кроту и осталась очень недовольна
увиденным.Стала рычать, гавкать на покойника, носиться вокруг,
захлебываясь от лая и вообще, производить сущий цирк.
-Развоевалась,- недовольно пробормотал Степан Семенович, даже не
пытаясь унять собаку: знал, что это бесполезно.
-Варфоломей, а как же ты его ущучил? -обратился Баширнов к удачливому
охотнику. Чучело-Варфоломей в ответ скрипуче пожал плечами, стянул с
головы потертую бейсболку и почесал волосы, отчего те моментально
встали дыбом и под бейсболкою перестали помещаться. Пришлось ее держать
в руках.
-Да сидел у норы, умывался. Не видит ведь ни черта! Я ботинок с ноги,
подкрался тихо-тихо...Бам! -Варфоломей резко махнул по воздуху рукой с
зажатой в ней бейсболкой, так что присутствующие вздрогнули. -Бам и все!
Хана!
Решив, что сказал достаточно, Варфоломей тут же замолк.
-Ловок!
-Да, ловок. С этим не поспоришь!
-Так это же сколько нор...у каждой в засаде сидеть никаких сил не
хватит!- снова сказал один из инженеров Антипушкиных.
-Ни сил не хватит, ни ботинок, -уточнил Баширнов с откровенно уголовной
ухмылкою.
-Нужно изыскать некое радикальное средство!- прохрипел профессор
Гантелькин, сожравший уже законный валидол и потому снова включившийся в
дискуссию. Все взоры, исполненные надежд и сомнений тотчас обратились
на профессора.
-Скажите что...Какое РАДИКАЛЬНОЕ СРЕДСТВО?
-Не знаю,- солидно ответил профессор.- Не имею ни малейшего понятия.
Общественность разочарованно вздохнула, махнула на профессора рукой и
дружно отвернулась. Крот, достаточно долго полежав на солнцепеке в
окружении врагов, начал уже подванивать и морально разлагаться. Устав
бегать и тявкать, псинка Степан Семеныча подлезла к убиенному и понюхала
его в упор, запах не понравился ей чрезвычайно, сморщила она вытянутую
морду и даже как -будто чихнула на особенный собачий манер и отступила,
легла на теплый бетон и наконец угомонилась. Домой пока что
отказывалась идти наотрез, и Степан Семенович вынужден был ждать.
"Радикальные средства" предлагаемые то тем, то другим на поверку
оказывались не радикальными совсем, а очень даже либеральными и
демократичными, то есть толку от них не было ровным счетом никакого.
Норы пытались заливать водой из шланга, втыкали в землю металлические
штыри, а сверху надевали алюминиевые банки из под пива или кока-колы, по
чудному этому музыкальному инструменту молотил усердно ветер и звуки
эти должны были уходить в землю на дикую глубину, пугая кротов насмерть.
Но те были не из пугливых, как рыли раньше, так и продолжали рыть. Не
исключено было, что они не только были слепы, но и абсолютно глухи. А
возможно даже и невменяемы. Кое-кто закопал вокруг грядок со всех
сторон листы фанеры, в надежде на прочный заслон, но крот с легкостью
обошел и это препятствие, возможно и набив себе пару шишек на лбу с
наскоку. Влезши в грядку кое-где попробовал на зубок морковку и нашел,
что она весьма недурна...Словом, прогрессивное человечество в лице наших
дачников терпело полное фиаско.
-Резать их надо!- повторил свою мысль неутомимый Мамед, все снова с ним
согласились и стали потихоньку разбредаться, поскольку сказано было уже
все, а толку не было никакого, да и народ устал уже порядком торчать на
самом солнцепеке. Константин Сергеич ушел пить водку к Иван Иванычу.
Аномалия Ивановна желала показать новые свои хризантемы Лизавете и ее
одышливому порывистому Гантелькину. Кто-то обдумывал сделать дровяной
сарайчик и желал узнать как лучше его обустроить, Чучело-Варфоломей
молча сгинул неизвестно куда, беззвучно, как и полагалось настоящему
убийце, словом дела нашлись у всех и всесторонняя породистая такса
Степана Семеновича наконец смилостивилась, позволила напялить на себя
ошейник и повела хозяина домой, чрезвычайно проголодавшись от общения с
густою людской массой. Дохлый крот остался один на солнцепеке, всеми
покинутый.Никто не собирался предавать его тела земле и произносить
прочувствованных надгробных речей. Хищные мухи кружили уже над трупом
подобно стервятникам.
На подходе к родимому дому такса стала проявлять какое-то непонятное
вздорное беспокойство, а взойдя на веранду и вовсе завыла как-то дико,
протяжно, вовсе и не по-собачьи. Степан Семенович вздрогнул. Открыв
дверь увидел он престранную картину и не сразу осознал
происходящее.Жена его висела под потолком с посинелым заплаканным
лицом, потеки туши под глазами добавляли мрачности к общей композиции,
на шее жены была затянута петля, стул валялся на боку, раскинув ножки
как придется, тут же и моток веревки, затоптанный и покореженный
сотовый телефон. Сначала им швырнули в стену, а потом слегка
потоптали...имелась и предсмертная записка удавленницы, криво
написанная на рекламном проспекте, изображавшем гнусного и носатого
убеленного сединами карлика с небольшой дубиною в руке и обширным
волосяным покровом на спине, в шерсти спинной и густой запутались комья
земли и что общего было у этого выходца из средневековых норвежских
анекдотов с пластиковыми окнами, которые он, этот выходец, рекламировал?
Записка, начинавшаяся у самого носа карлика и доходившая до самой
пластиковой рамы, кратко и путано сообщала о том, что жена Степана
Семеновича покончила с собой из-за несчастной любви к человеку по
фамилии Кротовский. Новоиспеченный вдовец отложил записку с тем, чтобы
схватиться за голову обеими руками. А псинка все выла, не так громко и
густо как раньше, но довольно печально. Возможно пришло ей в голову,
что будь она более покладистой и менее своевольной, осталась бы дома, то
и хозяйка осталась бы жива.
Степан Семенович судорожно вспоминал о том, кто такой этот Кротовский и
где раньше мог он слышать эту пакостную фамилию. И вспомнил...Был
Кротовский вроде бы бандитом из Бессарабии, потом "завязал",остепенился,
занялся бизнесом, отрастил неимоверные усы и с женской точки зрения стал
просто неотразимым красавцем, вот вам и результат...С ним-то наверное
она и беседовала по проклятому телефону, от того и была зла с самого
утра и бизнес тут вовсе ни при чем...ну и дела!
Как показало дальнейшее следствие Степан Семенович был абсолютно прав,
так именно все и было. Покойная его супруга действительно состояла в
связи с Кротовским, но усатый и пылкий бессарабский жеребец возжелал ее
покинуть, а женщины похожи на хрустальные вазы: если их бросать могут и
разбиться, что и произошло в данном случае.
Растоптанный телефон бездействовал, а определенно нужно было куда-то
звонить и словно в тумане отправился Степан Семенович к соседям за
помощью и участием. И буквально через полчаса дом его до краев
наполнился говорливыми и до ужаса любопытными людьми. Шум, гам,
переполох: сущая преисподняя. Потом приехала милиция и врачи, даже
телевидение пронюхавши о том, что можно снять интересный занятный
сюжетец ( каналов много, а новостей мало, на всех не хватает) втерлось
как-то хитро, произвело съемку и попыталось даже взять у вдовца
интервью, но тот отвечал столь невнятно и неразборчиво, что пришлось от
него отстать, как от совершенно неинтересного и нефотогеничного объекта.
С телевизионной точки зрения Степан Семенович никакого интереса не
представлял...
Словом, все хозяйничали тут словно у себя дома, свиняча и разводя
беспорядок, не спрашивая никакого позволения. Малознакомые люди увезли
прочь жену и Степан Семенович встретился с нею несколько дней спустя
уже в морге.
Душка-сосед Баширнов вызнал у пронырливых телевизионщиков когда именно
будет показан сюжет об удавленнице, записал его на видеомагнитофон и в
течение последующего полугода показывал всем знакомым, подробно
рассказывая, комментируя и дополняя с такой горячностью, точно и сам он
в тот злополучный день был недалек от петли. Очевидно россказни его
надоели не только нервным знакомым: Баширнова снова посадили в
МАТРОССКУЮ ТИШИНУ. Там он провел остаток зимы...
Собственно говоря, еще до теле презентации этого феноменального
феминистического повешения, вести о происшествии с фотографиями разной
степени четкости (то есть слева усатый Кротовский, а справа от него
изящно сложенная женщина в петле, такой вот фото дуэт) и комментариями
разной степени ложности появились во всех мало-мальски популярных
газетах, поскольку любовник де факто Кротовский был личностью известной
и из бизнеса готовился уже переползти в политику, так что скандал
вокруг данного самоубийства приковал к нему интерес общественности до
такой степени, что некогда бравые черные усы Кротовского как-то
пообвисли и выглядели довольно жалко. К такому повороту событий он
совершенно не был готов, равно как и темпераментная его супруга, так же
горячих бесарабских кровей.
А кое-кто методично собирал газетные вырезки и показывал вдовцу как
свидетельство несомненной его популярности и известности, очевидно с
целью порадовать, от этой-то радости Степан Семенович сгреб
погрустневшую таксу в охапку, запер дом и уехал к чертовой матери
подальше отсюда.
А призрак удавленницы не исчез вовсе, он ширился и множился, блуждал по
всей стране, превращаясь в маленькую легенду, живя собственной странной
жизнью в качестве фантома в криминально-бытовых рубриках
еженедельников, повседневников и даже ежемесячников. Конечно же и у
трансформаторной будки не утихали разговоры. У нас, вообще, очень любят
поговорить...
В меню "РАССКАЗЫ"
Вернуться на ГЛАВНУЮ
